Определение Конституционного суда Российской Федерации
об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Соколова Евгения Юрьевича на нарушение его конституционных прав частями первой и четвертой статьи 160, частью первой статьи 330 Уголовного кодекса Российской Федерации, а также пунктом 2 статьи 3 и статьей 160 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации
город Санкт-Петербург 28 июня 2022 года
Конституционный Суд Российской Федерации в составе Председателя В.Д.Зорькина, судей К.В.Арановского, А.Ю.Бушева, Г.А.Гаджиева, Л.М.Жарковой, С.М.Казанцева, С.Д.Князева, А.Н.Кокотова, Л.О.Красавчиковой, С.П.Маврина, Н.В.Мельникова,
рассмотрев вопрос о возможности принятия жалобы гражданина Е.Ю.Соколова к рассмотрению в заседании Конституционного Суда Российской Федерации,
у с т а н о в и л :
1. Гражданин Е.Ю.Соколов оспаривает конституционность частей первой и четвертой статьи 160 «Присвоение и растрата», части первой статьи 330 «Самоуправство» УК Российской Федерации, а также пункта 2 статьи 3 «Сфера применения правил, установленных настоящим Кодексом» и статьи 160 «Платежи при выдаче груза получателю. Право удержания груза» Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации.
Согласно представленным материалам, приговором районного суда Е.Ю.Соколов осужден за самоуправство, от наказания освобожден в связи с истечением сроков давности привлечения к уголовной ответственности. Приговор отменен судом апелляционной инстанции, который постановил признать Е.Ю.Соколова виновным в организации растраты в особо крупном размере и назначил ему наказание – пять лет лишения свободы. Как установила судебная коллегия, Министерство обороны Российской Федерации заключило государственный контракт об оказании транспортных услуг (перевозке нефтепродуктов) с закрытым акционерным обществом, которое вверило этот груз другому юридическому лицу на основании договора танкерного рейсового чартера для осуществления услуг по перевозке нефтепродуктов и коносамента. Е.Ю.Соколов организовал после принятия груза удержание 1000 тонн дизельного топлива и его последующую реализацию. С такой оценкой деяния согласился судья Верховного Суда Российской Федерации, который учел, что государственный контракт являлся неотъемлемой частью договора танкерного рейсового чартера, а потому груз являлся некоммерческим, находящимся в собственности государства, что исключало его принудительную продажу, и подтвердил правомерность отклонения судом апелляционной инстанции довода жалобы о законности удержания груза ввиду неполной оплаты фрахтовых платежей. Не нашел оснований для удовлетворения кассационной жалобы осужденного и заместитель Председателя Верховного Суда Российской Федерации.
По мнению заявителя, оспариваемые нормы не соответствуют статьям 2, 8 (часть 2), 15, 17 (части 1 и 3), 18, 19 (части 1 и 2), 35 (части 1, 2 и 3), 45 (часть 1), 46 (части 1 и 2), 49 и 55 (части 2 и 3) Конституции Российской Федерации в той мере, в какой они не отвечают требованиям соразмерности ограничения прав граждан, поскольку – по своему буквальному смыслу и по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, – предполагают возможность произвольного привлечения к уголовной ответственности и создают правовую неопределенность, позволяющую на основании абстрактного характера законодательных положений квалифицировать добросовестные действия судовладельца по законному удержанию груза, которое является обеспечительной мерой полной оплаты фрахтовых платежей, в качестве преступления (самоуправства или растраты).
2. Конституционный Суд Российской Федерации, изучив представленные материалы, не находит оснований для принятия данной жалобы к рассмотрению.
2.1. Как неоднократно отмечал Конституционный Суд Российской Федерации, в сфере уголовно-правового регулирования – в силу статьи 54 (часть 2) Конституции Российской Федерации, основанной на принципе nullum crimen, nulla poena sine lege (нет преступления, нет наказания без указания на то в законе), – особое значение приобретает требование определенности правовых норм, поскольку уголовное законодательство является по своей природе крайним (исключительным) средством, с помощью которого государство реагирует на факты противоправного поведения в целях охраны общественных отношений, если она не может быть обеспечена должным образом с помощью правовых норм иной отраслевой принадлежности. В силу этого любое преступление, а равно наказание за его совершение должны быть четко определены в законе, причем так, чтобы исходя непосредственно из текста нормы – при необходимости с помощью толкования, данного ей судами, – каждый мог предвидеть уголовно-правовые последствия своих действий или бездействия. Регулятивные нормы, непосредственно закрепляющие те или иные правила поведения, не обязательно должны содержаться в том же нормативном правовом акте, что и нормы, предусматривающие юридическую ответственность за их нарушение, а потому оценка степени определенности содержащихся в законе понятий должна осуществляться исходя не только из самого текста закона и используемых в нем формулировок, но и из их места в системе нормативных предписаний, а также с учетом смежных составов правонарушений. Уголовная ответственность может считаться законно установленной и отвечающей требованиям статьи 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации лишь при условии, что она адекватна общественной опасности преступления и что уголовный закон ясно и четко определяет признаки этого преступления, отграничивая его от иных противоправных и тем более – от законных деяний (постановления от 27 мая 2003 года № 9-П, от 27 мая 2008 года № 8-П, от 31 марта 2011 года № 3-П, от 14 февраля 2013 года № 4-П, от 17 июня 2014 года № 18-П, от 16 июля 2015 года № 22-П и др.).
Реализуя конституционные предписания, Уголовный кодекс Российской Федерации называет основанием уголовной ответственности совершение деяния, содержащего все признаки предусмотренного данным Кодексом состава преступления (статья 8), которые конкретизируются в статьях Особенной части данного Кодекса с учетом положений его Общей части.
Уголовно-правовая охрана собственности осуществляется лишь от тех деяний, которые содержат признаки соответствующего состава преступления, а действующее правовое регулирование не предполагает наступления уголовной ответственности за правомерное поведение. Закрепление в уголовном законе составов преступлений против собственности должно проводиться с соблюдением принципов вины, равенства, справедливости и правовой определенности, с тем чтобы содержание уголовно-правовых запретов одинаково воспринималось в правоприменительной практике и было доступно для понимания участникам общественных отношений, а сами запреты служили эффективной защите права собственности (постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 22 июля 2020 года № 38-П и от 4 марта 2021 года № 5-П; определения Конституционного Суда Российской Федерации от 20 декабря 2016 года № 2774-О, от 28 июня 2018 года № 1453-О, от 27 сентября 2018 года № 2166-О и № 2194-О, от 28 февраля 2019 года № 553-О, от 11 апреля 2019 года № 862-О и др.).
При этом под хищением согласно пункту 1 примечаний к статье 158 УК Российской Федерации в его статьях понимаются совершенные с корыстной целью противоправные безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившие ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества. Оценивая уголовноправовые запреты хищений, Конституционный Суд Российской Федерации неоднократно отмечал, что уголовная ответственность вводится лишь за такое деяние, которое совершается с умыслом и направлено на хищение имущества. При этом не предполагается возможность привлечения к уголовной ответственности лиц, совершающих правомерные гражданскоправовые сделки (определения от 2 июля 2009 года № 1037-О-О, от 25 февраля 2010 года № 252-О-О и др.) или правомерно использующих способы обеспечения обязательств.
Следовательно, обязательно установление как объективных, так и субъективных признаков состава преступления при квалификации содеянного, в том числе по статье 160 УК Российской Федерации, которая предусматривает ответственность лишь за такое деяние, причиняющее ущерб собственнику или иному владельцу, которое совершается с корыстной целью и умыслом, направленным на завладение имуществом (его присвоение) или отчуждение имущества (его растрату). Противоправное безвозмездное обращение имущества, вверенного лицу, в свою пользу или пользу других лиц, причинившее ущерб собственнику или иному законному владельцу этого имущества, должно квалифицироваться как присвоение или растрата при условии, что похищенное имущество находилось в правомерном владении либо ведении этого лица, которое в силу должностного или иного служебного положения, договора либо специального поручения осуществляло полномочия по распоряжению, управлению, доставке, пользованию или хранению в отношении чужого имущества (определения Конституционного Суда Российской Федерации от 21 июня 2011 года № 851- О-О, от 28 мая 2013 года № 707-О, от 23 декабря 2014 года № 2829-О, от 29 марта 2016 года № 640-О и др.).
В связи с этим необходимо отграничивать уголовно наказуемые деяния от собственно предпринимательской деятельности, исключить возможность разрешения гражданско-правовых споров посредством уголовного преследования, создать механизм защиты добросовестных предпринимателей от необоснованного привлечения к уголовной ответственности и одновременно не допустить ухода виновных лиц от уголовной ответственности под прикрытием гражданско-правовой сделки (Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 11 декабря 2014 года № 32-П). Тем самым суды, исследуя фактические обстоятельства конкретного дела, должны отграничивать правомерную экономическую деятельность и возможные гражданско-правовые нарушения при ее осуществлении от собственно общественно опасных уголовнопротивоправных деяний против собственности, учитывая, в частности, корыстный и безвозмездный характер хищения (Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 26 октября 2021 года № 2179-О).
С учетом изложенного статья 160 УК Российской Федерации не содержит неопределенности, в результате которой лицо было бы лишено возможности осознавать общественную опасность и противоправность своего деяния, а также предвидеть наступление ответственности за его совершение (определения Конституционного Суда Российской Федерации от 28 сентября 2017 года № 2170-О, от 20 декабря 2018 года № 3396-О и от 18 июля 2019 года № 1878-О).
Часть первая статьи 330 УК Российской Федерации предусматривает ответственность за самоуправство, т.е. самовольное, вопреки установленному законом или иным нормативным правовым актом порядку, совершение каких-либо действий, правомерность которых оспаривается организацией или гражданином, если такими действиями причинен существенный вред. Данная норма, рассматриваемая в единстве с положениями Общей части того же Кодекса (статьи 5, 8, часть первая статьи 14 и статья 25), предполагает привлечение к уголовной ответственности лишь за указанные в ней действия и только тогда, когда лицо осознавало их самовольность, неоснованность на законе и желало их осуществить, предвидело возможность или неизбежность наступления последствий в виде существенного вреда, желало их наступления или же не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично. Следовательно, нет оснований для вывода о том, что названная норма содержит неопределенность, в результате которой лицо лишено возможности осознать противоправность своих действий и предвидеть наступление ответственности за их совершение. Что же касается характера этих действий, то они подлежат судебной оценке на основе действующего законодательства и с учетом фактических обстоятельств каждого конкретного дела (определения Конституционного Суда Российской Федерации от 17 ноября 2011 года № 1581-О-О, от 24 сентября 2012 года № 1672-О, от 29 сентября 2015 года № 1970-О, от 23 ноября 2017 года № 2769-О и от 25 июня 2019 года № 1807-О).
Не придается произвольный смысл оспариваемым нормам уголовного закона и в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 30 ноября 2017 года № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате», согласно которому, разрешая вопрос о наличии в деянии состава хищения в форме присвоения или растраты, суд должен установить обстоятельства, подтверждающие, что умыслом лица охватывался противоправный, безвозмездный характер действий, совершаемых с целью обратить вверенное ему имущество в свою пользу или пользу других лиц; направленность умысла в каждом подобном случае должна определяться судом исходя из конкретных обстоятельств дела (абзацы первый и второй пункта 25); от хищения следует отличать случаи, когда лицо, изымая и (или) обращая в свою пользу или пользу других лиц чужое имущество, действовало в целях осуществления своего действительного или предполагаемого права на это имущество (например, если лицо обратило в свою пользу вверенное ему имущество в целях обеспечения долгового обязательства, не исполненного собственником имущества); при наличии оснований, предусмотренных статьей 330 УК Российской Федерации, в указанных случаях содеянное образует состав самоуправства (абзац второй пункта 26).
2.2. Конституция Российской Федерации закрепляет в качестве одной из основ конституционного строя Российской Федерации принцип свободы экономической деятельности (статья 8, часть 1) и предусматривает возможность осуществления экономической деятельности в различных формах, что вытекает, в частности, из ее статьи 34, провозглашающей право каждого свободно использовать свои способности и имущество как для предпринимательской, так и для иной не запрещенной законом экономической деятельности. Данное конституционное положение получило нормативную конкретизацию в Кодексе торгового мореплавания Российской Федерации, регламентирующем возникающие из торгового мореплавания отношения (т.е. из деятельности, связанной с использованием судов для перевозок грузов, пассажиров и их багажа, рыболовства, проведения морских ресурсных исследований, разведки и разработки минеральных ресурсов морского дна и его недр и иных целей), включая имущественные, которые основаны на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности их участников (статьи 1 и 2).
Согласно Кодексу торгового мореплавания Российской Федерации по договору фрахтования судна на время (тайм-чартеру) судовладелец обязуется за обусловленную плату (фрахт) предоставить фрахтователю судно и услуги членов экипажа судна в пользование на определенный срок для перевозок грузов, пассажиров или для иных целей торгового мореплавания; наличие и содержание договора морской перевозки груза могут подтверждаться чартером, коносаментом или другими письменными доказательствами (пункт 2 статьи 117 и статья 198).
В силу статьи 142 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации после приема груза для перевозки перевозчик по требованию отправителя обязан выдать отправителю коносамент. Коносамент составляется на основании подписанного отправителем документа и является распиской в получении груза перевозчиком, товарораспорядительным документом (ценной бумагой). Коносамент представляет собой не договор перевозки, а лишь одно из свидетельств заключения и условий этого договора. Коносамент выполняет три основные функции: свидетельствует о заключении договора перевозки груза морем, удостоверяет принятие груза перевозчиком и с момента погрузки груза на конкретное судно предоставляет право распоряжаться товаром. В коносамент должны быть включены в том числе наименование перевозчика, порта погрузки, отправителя, порта выгрузки, а также иные сведения (статья 144 данного Кодекса) (Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 30 июня 2020 года № 31-П).
В деле заявителя суды учитывали, что государственный контракт об оказании транспортных услуг для нужд Министерства обороны Российской Федерации являлся неотъемлемой частью договора танкерного рейсового чартера, а груз являлся некоммерческим, принадлежащим государству.
При этом статья 160 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации, закрепляющая в том числе право перевозчика удерживать груз до уплаты сумм или предоставления обеспечения, указанных в пункте 1 данной статьи, а также предусматривающая, что требования перевозчика, удерживающего груз, удовлетворяются за счет его стоимости в объеме и в порядке, которые установлены гражданским законодательством Российской Федерации, направлена на защиту прав перевозчика при соблюдении необходимого баланса интересов сторон.
В свою очередь, Гражданский кодекс Российской Федерации, закрепляя общие положения о договоре перевозки, предусматривает, что перевозчик имеет право удерживать переданные ему для перевозки грузы и багаж в обеспечение причитающихся ему провозной платы и других платежей по перевозке (статьи 359 и 360), если иное не установлено законом, иными правовыми актами, договором перевозки или не вытекает из существа обязательства (пункт 4 статьи 790).
Положения же пункта 2 статьи 3 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации о том, что правила, установленные данным Кодексом, за исключением случаев, прямо в нем предусмотренных, не распространяются, в частности, на некоммерческие грузы, находящиеся в собственности государства, при этом в случаях, если данным Кодексом прямо предусмотрено, что правила, установленные данным Кодексом, распространяются на суда и грузы, указанные в названном пункте, такие правила не должны использоваться в качестве оснований для изъятия, ареста и задержания таких судов и грузов, обусловлены необходимостью учета специфики правового статуса судов и грузов, которые обладают суверенным иммунитетом.
Действуя с учетом приведенного правового регулирования, положения статей 160 и 330 УК Российской Федерации не допускают уголовной ответственности за действия, совершенные при отсутствии обязательных признаков хищения или самоуправства, степень определенности которых позволяет судам – с учетом фактических обстоятельств конкретного дела – проводить разграничение преступлений и иных противоправных (а тем более правомерных) деяний.
Таким образом, оспариваемые нормы – как сами по себе, так и во взаимосвязи закрепляемых положений – не порождают неопределенности, в результате которой лицо было бы лишено возможности осознавать общественную опасность и противоправность своего деяния, а также предвидеть наступление ответственности за его совершение, и не могут расцениваться как нарушающие конституционные права заявителя в указанном им аспекте, а потому данная жалоба, как не отвечающая критерию допустимости обращений в Конституционный Суд Российской Федерации, не может быть принята Конституционным Судом Российской Федерации к рассмотрению.
Проверка же вывода судов о квалификации конкретного деяния, связанная с установлением фактических обстоятельств, к компетенции Конституционного Суда Российской Федерации, закрепленной статьей 125 Конституции Российской Федерации и статьей 3 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», не относится.
Исходя из изложенного и руководствуясь пунктом 2 части первой статьи 43, частью первой статьи 79, статьями 96 и 97 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», Конституционный Суд Российской Федерации
о п р е д е л и л :
1. Отказать в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Соколова Евгения Юрьевича, поскольку она не отвечает требованиям Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», в соответствии с которыми жалоба в Конституционный Суд Российской Федерации признается допустимой.
2. Определение Конституционного Суда Российской Федерации по данной жалобе окончательно и обжалованию не подлежит.
Председатель Конституционного Суда Российской Федерации В.Д.Зорькин № 1528-О